Алексей Гравицкий
Оглавление: Литература: Романы

В зоне тумана

Пролог

По счастью он в меня не попал. Сначала был выстрел, потом звякнуло совсем рядом. Противный такой звук, как-будто шкрябнули металлом о металл. На самом деле так оно и было, но подумать об этом я уже не успел. Пуля отрикошетила от огромной металлической трубы, за которой я присел перевести дыхание. Ухо дернуло болью, по шее потекло что-то влажное и горячее. Я тихо чертыхнулся и пополз в сторону. Надо было срочно менять место дислокации. Зона — не детский сад. В прятки тут играть можно, но только перепрятываться надо постоянно. А то рискуешь нарваться на того, который водит  и...

Я замер, собираясь с силами и настраивая себя на рывок. Мысленно сосчитал до трех и метнулся к бетонным блокам, грудой наваленным в десяти метрах от трубы. Застрекотал АК. Сзади бурунчиками взвилась земля, зачмокало, полетела бетонная крошка. Но я был уже в безопасности. Относительной безопасности.

— Эй, ушлепок, — позвал хриплый голос. — Ты еще живой?

За время нашей игры в прятки с догонялками он задавал мне этот вопрос в третий раз. И, судя по интервалам от одного «Эй, ушлепок» до другого, голос мой противник подавал, пока перезаряжал калаша.

Я не стал говорить. Зачем лишние слова? Резко распрямившись, я выкинул вперед руку с БП и нажал на спуск. За моим укрытием распростерлось небольшое открытое пространство. По ту сторону пяточка торчали искореженные деревья. Змеились от ангара к туннелю рельсы, на которых стояла пара заброшенных неизвестно кем неизвестно когда железнодорожных вагонов. За одним из них и притаился мой стрелючий друг.

Руку привычно дернуло отдачей. Первая пуля пошла на удачу, второй и третий раз стрелял уже точно зная, где находится мой противник. Попасть в него было нереально при всем желании, разве что таким же дурным рикошетом, каким мне порвало ухо. Впрочем, на дурные рикошеты никто и не рассчитывал. Добивался я другого, и добился.

Противник выматерился и скрылся за вагоном. Я дернулся вдоль блоков, но на пол-дороги резко остановил движение и на пределе возможностей рванул обратно за трубу. Молясь, только чтобы он не успел меня увидеть, кинулся на землю, перекатился и посмотрел назад.

Застрекотали выстрелы. От блоков посыпалась бетонная крошка. Либо мой разозлившийся приятель не заметил маневра, либо решил подыграть. Так или иначе, валяться за трубой в данной ситуации не лучшее занятие. И я пополз вдоль трубы, изображая из себя пластуна.

У дальнего края трубы пришлось остановиться. Перевернувшись на спину, я запустил пятерню в карман. Пальцы нащупали патроны. Остатки былой роскоши. Я не отсчитывал, отмахнул горсточку на вскидку и потянул на себя. Это поначалу стрелять трудно, заряжать трудно, чистить оружие трудно. Собрать и разобрать вообще непостижимая наука. Поначалу. Человеку поначалу все трудно, но со временем любой навык доводится до автоматизма. Мозг фиксирует схему и ставит ее выполнение на автопилот. Мозгу абсолютно все равно, что доводить до автоматизма. С одинаковым равнодушием он ставит на автомат мытье посуды, вождение машины, глажку рубашки или убийство людей.

Я не считал патроны. Просто рука на автомате вытащила восемь штук, а пальцы на автомате запихали их в обойму.

Стрельба по ту сторону прекратилась. Теперь был слышен только дождь. Серый, тоскливый, моросящий. Он шлепал по зоне своими тоненькими кислотными лапками уже несколько часов, благодаря чему я лежал сейчас в раскисшей грязи. Не смотря на конец августа, погодка в последние дни установилась осенняя. Ладно, лирика это все.

Дальше от трубы можно было махнуть до забора, окольцовывающего со всех сторон ангар, а потом ломануться бегом прочь от места перестрелки. А можно было тихонько переместиться по кустам ближе к любителю справляться о моем здоровье, и пристрелить его по-родственному. При условии, что соперник один, далеко и в неведении, первый вариант был бы выигрышным, если б не одно но. Он был бы выигрышным в любом другом месте. Только в зоне не бегают. Лучше сразу застрелиться. Это быстрее и безболезненнее.

Очень осторожно я высунулся из-за трубы. От этого ее края место расположения моего противника, если он его, конечно, не сменил, видно не было. Меня это вполне устраивало. Стараясь двигаться бесшумно, я потрусил за кусты. Присел, вглядываясь сквозь ветки. Никакого шевеления. Не то мой соперник меня переигрывает, не то ждет, когда я высунусь из-за бетонных блоков. А может решил, что я труп и ушел? Нееет, надо быть законченным идиотом, чтобы оставлять у себя за спиной недобитого противника. А зона таких не прощает. Потому законченных идиотов здесь не водится.

Следующей точкой было древнее дерево с непомерно широким стволом. Именно из-за него совсем недавно я положил сотоварищей моего хрипатого друга. Их было двое, они гнали меня как возбужденные фокстерьеры замерзшего и голодного лиса. Довольные собой глупые фокстерьеры. А лис притаился, подождал и напал первым. Одной гранаты на двоих оказалось достаточно, чтобы уложить обоих. Хрипатый оказался самым умным из этой гопкомпании. Сразу вперед не сунулся, и теперь предпочитал сидеть и ждать пока жертва высунется. То есть пока я высунусь. Ну, да я тоже не дурак.

Взвешивая каждое движение, я выдвинулся вперед. Застыл, уже имея возможность оценить происходящее вокруг, но все еще сливаясь с кустами. Хрипатого в зоне видимости не было и я одним плавным, но быстрым движением отделился от кустов и перетек под сень дерева. Повернулся, прижавшись спиной к стволу, и замер.

Прислушался. Тишина. Только шуршит тошнотворный дождь и далеко перекатывается игривый лай, с каким слепые псы гоняют друг за другом со склона одного холма на склон другого.

Затаив дыхание, я сполз спиной по стволу, опустился на корточки и вскинул пистолет.

Где он? Не мог же, в самом деле, уйти. Допустим, он бросил бы своих корешей-покойников. Нормальная ситуация, с трупами в зоне не церемонятся. Хотя карманы им выпотрошить тоже в порядке вещей. Но бросить меня с моим хабаром, на который эти трое изначально и нацелились... нет, как говорил какой-то известный мужик «Не верю!» Значит хрипатый притаился за вагоном и ждет. А может и не ждет, а давно уже обошел нашу полянку по широкой дуге и приближается ко мне со спины.

Я вздрогнул и мысленно выругался. Еще вот только паранойи не хватало для полного счастья. Спокойно. Не мог он меня обойти. Тогда где он? Ну, не сидит же до сих пор за вагоном? Или сидит?

Слух напрягся до звона в ушах. Тишина. Только дождь и совсем далеко ускакавшие слепые собаки. А может, мой противник тоже подобрался ближе? Сидит сейчас за этим же деревом, только с другой стороны.

От этой мысли стало и вовсе не по себе. Так близко смерть подпускать нельзя. А он... Стоп! Даже если он сидит за деревом, или за фургоном не важно. Он ведь не железный. Он ведь тоже человек. Значит, в его башке тоже крутятся мысли. Он так же вслушивается в дождь и думает, куда я подевался. И у него тоже сдают нервы. Вопрос только в том, у кого они сдадут раньше.

Я глубоко вдохнул, сосчитал до трех и медленно выдохнул. Ждать и слушать. Главное не прозевать момент.

Сколько я так просидел под деревом, не знаю. Может минуту, может десять, может час. По ощущениям, так прошла вечность. Причем прошла она в мучениях. Ничего не происходило. Только смолкли вдали собаки, да чуть сильнее зашептал дождь. Я уже был готов выскочить из-за дерева и расстрелять всю обойму в белый свет, когда за деревом что-то тихо шелохнулось. Словно палые листья тихонько поддали ногой.

В ушах снова зазвенело от напряжения. На секунду показалось, что ослышался, но нет. Ближе и громче хрустнула придавленная ботинком ветка. Я до боли вжался спиной в дерево.

Через мгновение правее, в нескольких шагах от меня, появился ствол автомата. Замер, словно принюхиваясь, а потом показался и сам стрелок. Он не видел меня. Он высматривал меня совсем в другом месте. Он ждал, что я выскочу из-за бетонных блоков и начну стрелять по вагону. Он крался, чтобы застать меня врасплох.

Я не окликнул. Зачем лишние слова? Рука беззвучно подняла БП. Палец беззвучно нажал на спуск. Выстрел тоже был почти неслышным. БПешка — дивная вещица. Этот пистолет разработали в шестидесятых годах прошлого века. На вооружение поставили, кажется, в 67-ом. Причем работали с этим оружием военные разведгруппы и ГБешники. А все дело в глушителе. Он у БП состоит из двух частей, благодаря чему насадок легко снимается и мгновенно ставится обратно. Тихое оружие. А здесь лишний шум никому не нужен.

Пуля вошла в затылок. Хрипатый неуклюже кувырнулся вперед, клюкнулся носом в землю и застыл. Стало совсем тихо. Только дождь продолжал сыпать мелкой моросью.

Я опустил пистолет, достал ПДА и нажал кнопку запуска. Вокруг не было ни единой живой души. От чего сделалось не по себе еще больше, чем когда выжидал за деревом хрипатого. Тогда рядом со мной был человек, который хотел убить меня. Но тогда рядом со мной был живой человек. А теперь я был один наедине с зоной. Кто-то говорит, к этому можно привыкнуть. Врут. Я здесь шесть лет и до сих пор не привык. А те, кто кричали, что привыкли, уже не топчут зону.

Хрустнуло застывшее колено. Отсидел. Сунув пистолет за пояс, я подошел к хрипатому и быстро обшарил его карманы. Ничего особенного. Патроны, бинт, нож и наполовину опустошенная мягкая пачка крепкой «Явы». И капли. Довольно распространенный артефакт. Хотя на халяву, говорят, и уксус пьется.

Я снял с пояса контейнер, поставил перед собой. Сухо щелкнули запоры. Капли легли в последнюю свободную ячейку. Неплохо прошелся. Живой и с серьезным уловом. Пристегнув контейнер обратно, я подхватил АК. Хрипатому он, один пень, уже не понадобится. А вот нож, бинт и сигареты остались покойному хозяину. Не мародер же я, в самом деле. И трупы его подельщиков обыскивать тоже не стал. Достаточно было одного взгляда. Моя граната легла удачно. Настолько удачно, что ковыряться в том месиве, которое она устроила, мне совсем не хотелось. Я не чистоплюй, но противно. Да и необходимости нет.

На одно плечо легли лямки брошенного, пока улепетывал от преследователей, рюкзака. Второе — перетянул ремень трофейного АК. Нда, топать будет тяжеловато.

На экране ПДА по-прежнему царил покой. Ни единой живой души. Я снова вслушался. Зона молчала, словно притаившись до поры. Только шуршал противный тягомотный дождь. Чертова морось. Эта уж если зарядила, то, как пить дать, на пару суток.

По спине побежали мурашки. Капли дождя противно скатывались за шиворот. Я поднял капюшон, слетевший во время перестрелки, зябко повел плечами и пошел прочь. Очень хотелось бежать отсюда без оглядки. Но в зоне не бегают. В противном случае лучше было дать себя застрелить. Хрипатый, хоть и сволочь распоследняя, порешил бы быстрее и гуманнее, чем зона.

 

Часть первая

«Хлюпик»

1

По традиции оружие я оставил сверху. И теперь, топая вниз по лестнице, чувствовал себя голым. Утешало только то, что другие посетители в таком же положении.

Гул было слышно еще на верхнем пролете. В «Ста рентгенах» всегда гудит наслоение десятков что-то бормочущих голосов. Это такая же неотъемлемая часть местного колорита, как закрученная лестница и вечно недовольный охранник на входе. Здесь может быть шумно, а может быть тихо. Но галдеж в этих стенах в любое время суток. Что, в общем-то, не мудрено. Бар в зоне — вещь не сказать, что заурядная. «Сто рентген» конечно не единственное заведение в своем роде, но если кому-то показалось, что кабаки здесь натыканы как в Москве на Тверской, спешу расстроить. Ничего подобного. Хотя сравнение так себе. Москалей вроде меня тут не так много. А отдельные товарищи могут и в рыло дать за подобные параллели.

Вообще, получить тут по соплям — плевое дело. Открываешь рот, говоришь «добрый день» и этого уже бывает достаточно. А дальше, как в том анекдоте: так слово за слова получил ежик по морде. Я предпочитаю молчать.

Впрочем, бармену сказать добрый день — это святое. Я свернул в сторону от лестницы, метнулся мимо злобного охранника. У этого хмыря явно комплексы. Эдакий маленький человечек, получивший некое подобие власти и упивающийся этим подарком судьбы. Не припомню случая, чтобы он не поторопил проходящего мимо или не рявкнул на замешкавшегося в дверях посетителя. Удовольствие он от этого получает что ли?

Нет, такие в зоне долго не живут. Разве что охраняют заведение типа «Ста рентген», которое и в охране-то не нуждается.

Не особо прислушиваясь к тому, что пробурчал недовольный сидячий у входа комплекс, я прошмыгнул в зал и поспешил к стойке. Говорить мне тут не с кем, да и незачем. Я уже несколько лет стараюсь поддерживать минимум отношений с людьми, и жить от этого стало значительно легче.

Конечно, меня тут знают. Нельзя жить рядом с людьми и быть совсем уж незаметным. Но для большинства я представляю не больший интерес, чем, скажем, табурет. Почти для всех. Разумеется, есть исключения. Бармен, например.

— Добрый день, — позвал я негромко.

Бармен повернулся.

— День, — бесцветно отозвался он, потом сощурился.

На лице мелькнуло узнавание, и голос приобрел более-менее живой оттенок:

— Это ты, Угрюмый? Проходи, поговорим.

Я молча нырнул за стойку. Бармен жестом позвал за собой, хотя я бывал здесь не раз и прекрасно знал куда идти. К задней неприметной из общего зала двери. Дверь распахнулась прежде, чем мы до нее дошли. В проеме появился молодой парень с напряженным от натуги лицом. И было отчего напрячься — на вытянутых руках парнишка тащил три поставленных друг на дружку ящика с водкой.

Бармен отступил, пропуская паренька.

— Тут поставь, Сынок, — велел он парню.

Тот кивнул.

— И не таскай столько, надорвешься.

Парень снова коротко кивнул в ответ.

— И постой за стойкой малость, — голос бармена вдруг стал благодушным. — Мне с Угрюмым перетереть надо.

Сынок послушно опустил на пол ящики, отодвинув их ближе к стене с прохода, и шагнул к стойке. Бармен расплылся в гордой улыбке и даже придержал мне дверь. Короткий темный коридорчик привел к еще одной двери помассивнее и посерьезнее. Около нее бармен остановился и принялся ковырять замок, встав так, чтобы мне не было видно чего он там делает и нажимает. Обычная процедура.

Я уперся спиной в стену, откинул голову. Замки, скрывающие святую святых моего скупщика, мне были неинтересны. Вламываться сюда среди ночи и грабить бармена я бы не стал ни при каких обстоятельствах. Меня больше занимал его парнишка. Посмотреть на ту гордость с какой бармен сопровождает каждое его движение, так можно подумать, что они и в самом деле близкие родственники. С другой стороны «Сынком» паренька каждая собака из завсегдатаев называет. Не всем же он сын. А вот сын ли он бармену — интересно. Но он не расскажет, а я не спрошу. Не в моих привычках.

Бармен отпер дверь и посторонился, пропуская меня вперед. Я прошел в махонькую комнатку с кучей шкафов, стеллажей, двумя сейфами, письменным столом и парой замурзанных стульев. Подойдя к столу, снова замер в ожидании бармена. Тот вошел следом, закрыл дверь поплотнее и снова защелкал замками. Паранойя — страшная штука. Хотя, как говорил один мой весельчак-знакомый: если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.

Шутник! Скабрезность старая, как мир, но с подтекстом. В зоне вообще любая хохма приобретает подтекст. Странное свойство этой местности. Хотя... в морге тоже шутят странно, и в милиции. Просто страшноватенькая действительность начинает диктовать свои законы, заставляет смеяться над тем, над чем нормальному человеку никогда и в голову не придет. А иначе нельзя, свихнешься.

Или станешь Угрюмым, мысленно усмехнулся  я.

Бармен, наконец, справился с дверью, подошел к столу и встал напротив меня, уперев руки в столешницу.

— Сядь, — мой скупщик опять стал недовольным: я был выше него, а он не любил, когда на него смотрят сверху. — Не люблю, когда ты надо мной типа возвышаешься.

Я послушно опустился на ветхий стул, если его можно было так назвать. От начальной конструкции остался только остов с обшарпанными ногами. Спинка давно и безвозвратно потерялась, а сидение заменял криво отрезанный кусок ДСП. Скрипнуло.

— Ну, хвастайся.

Не дожидаясь повторного приглашения, я отстегнул контейнер и положил на стол. Бармен выдвинул ящик стола, достал из него перчатки из толстой кожи и принялся натягивать. Он не торопился, смаковал каждое движение. Я подавил зевок. Скупщику все игрульки, предвкушает он. А мне бы сдать хабар, хлопнуть три по сто и на боковую. Щелкнули запоры, прижимающие крышку контейнера. Бармен углубился в изучение моей добычи, сразу став похожим на здоровую жирную мышь, попавшую из студенческой общаги на свадебный стол и охреневшую от разнообразия.

Глазки скупщика блестели, как у оголодавшего, решившего сожрать все до чего дотянется, а что не осилит, хоть понадкусывать. Я его понимал. В этот раз поход затянулся, и в контейнере на двенадцать ячеек свободных не осталось. А в двух были довольно серьезные штучки.

Крышка щелкнула, возвращаясь на место.

— Беру все по стандарту. Все, кроме капель.

«Стандарт» для меня был не шибко грабительским, так что вполне удовлетворял запросам. А вот исключение для капель мне не понравилось. С чего бы? Я вперил мрачный взгляд в бармена. Тот зябко повел плечами, поспешил спрятать глазки.

— Не возьму. Мне тех капель и без твоих накапало. Впору лавку открывать. У меня в таком количестве их не возьмет никто.

Скупщик выглядел жалостливо. Но меня-то этим не проведешь. Не первый год зону топчу. И с упырем этим не первый день знаком. Он все продаст. Причем по выгодной для него цене. Если сейчас капель много, так ни в жисть не потащит на продажу все. Продаст столько, сколько запросят. А остальное придержит, пока надобность не появится. И снова продаст с максимальной выгодой.

Жалостливые глазки снова скосились на меня, но я взгляда не отвел.

— Не дави на психику, — взвился бармен. — Тоже мне, вий доморощенный. Контролеров своим взглядом пугай. Или бюреров. Все по стандарту. Кроме капель. Капли так возьму. Взамен выпивка и закуска в счет заведения. И комнату можешь не платить до другого раза.

Что ж, и на том спасибо.

— Ладно, я не жадный, — кивнул я бармену. — Отдохну всего недельку. За твой счет.

Полезший в сейф скупщик что-то громко уронил, чертыхнулся и полез поднимать.

— Не жадный, — проворчал он, вылезая из-под стола. — Сволочь ты.

— Все сволочи. Это ж зона, а не институт благородных девиц.

Он протянул мне пачку бумажек, которые кто-то когда-то обозвал универсальным средством обмена. Пачка была перетянута плотной резинкой траурного цвета.

— На, держи.

Я провел пальцем по ребру пачки.

— Можешь не пересчитывать. Я не обманываю, — изобразил обиду скупщик и поспешно добавил: — Своих.

 

2

В зал я вернулся тем же макаром. С той только разницей, что прихватил у Сынка пузырь беленькой, стакан и тарелку. Стакан под водку, а тарелку с колбасой. Разумеется за счет бармена «папаши».

Обстановка помаленьку накалялась. Сегодня в «Ста рентгенах» было шумно, и я поспешил занять маленький столик в дальнем углу. Столик прятался под лестницей, ведущей наверх. Это было удобно. Здесь при всем желании больше двух человек не уместится. А пить в одиночку с Угрюмым вряд ли кто-то станет.

Я поставил на столик нехитрые харчи, сбросил на пол рюкзак. Бутылка была приятно прохладной. Это радовало. Не люблю теплую водку.

Угрюмым меня назвали не просто так. Когда я попал в зону, мне было настолько паршиво, что это погоняло вполне соответствовало реалиям. Со временем стало легче, но, пообтеревшись здесь и поняв для себя кое-что, я стал тщательно поддерживать сложившийся образ.

В зоне нельзя выпячиваться. Стать героем зоны приятно и выгодно. Это тешит самолюбие, это дает уважение и подкидывает хорошую работенку, за которую платят хорошие деньги. Но есть и обратная сторона медали. Громкая слава плодит завистников. А хорошая и высокооплачиваемая работенка связана, как правило, с неоправданным риском. Так что герои у зоны каждый год новые. Одни приходят, другие уходят. Их смерть обрастает легендами. Сегодня они колотят деньги и пьют в «Ста рентгенах» или в «Шти», а назавтра и имен их никто не вспомнит. Разве что расскажут байку про загадочно пропавшего сталкера.

Сколько их было, этих героев. Я помню их всех до единого. Память у меня хорошая. Вечная память.

Я плесканул водки на два пальца, опрокинул на выдохе и быстро занюхнул колбасой, тут же сунув кругляш в рот. Прошло гладко, если не считать гадостного привкуса. От водки сивушного, от колбасы чесночного. Плеснув вторую порцию в стакан, я принялся за колбасу. Не гоже пить на пустой желудок.

А вот про меня никогда ничего не трепали, пришло в голову пока челюсти были заняты колбасой. И не будут. Это мое кредо — не отсвечивать. Я и не отсвечиваю. Не беру крупные заказы, вообще не беру заказы. Тихо мирно таскаю артефакты и сдаю по дешевке бармену. Знаю, что меня обдирают, но не имею ничего против. Это плата не за наглость бармена, а за спокойную неприметную жизнь. У меня нет друзей, я их не завожу. У меня нет врагов, я их не оставляю. Принято считать, что в зоне одиночки долго не живут. Это не так. Главное не выпячиваться и не пытаться прыгнуть выше головы. Тогда можно прожить здесь очень долго. По крайней мере, пока не заработаешь на новую жизнь. Об этом мечтал каждый, кто топтал зону и у кого там, в нормальном мире, оставалось хоть что-то к чему стоило бы вернуться. У меня там не было ничего. Что внешний мир, что концентрированно-сволочная зона — мне было до лампочки. Мне хотелось только тишины и покоя. Рутинных неглубоких походов в зону и маленьких радостей вроде бутылки водки и крепкого сна.

За глупыми мыслями я немного увлекся, и колбасы осталось меньше половины. Не будем превращать закуску в ужин, как сказал бы один мой знакомый сталкер.

Водка, как наждак, сухо процарапала горло, горячим комом прокатилась по пищеводу и, недовольно поворочавшись, устроилась в желудке. Неудачно пошло. Я поморщился и потянул руку за колбасой.

— Сколько раз я тебе говорил, Угрюмый, не делай из еды культа. Не превращай закуску в ужин.

Я чертыхнулся. Стоило только подумать, что вдвоем с Угрюмым пить станет только сумасшедший и вот вам, пожалуйста. Сумасшедший тут как тут.

На столешницу с грохотом опустился стакан. Мунлайт, не отпуская граненых боков, смотрел на меня. На хитрой роже растянулась гнусная улыбка. Эта улыбка приросла к нему, кажется, навсегда вместе с коротко стриженой бородкой-подковкой. Во всяком случае, я не припомню, чтобы видел его хоть раз без ухмылки и скабрезных шуточек.

Он появился здесь года три назад. При среднем росте этот темноволосый балагур имел ярко выраженное пивное брюшко, и я тогда подумал, что он здесь долго не протянет. Зона не курорт. Но время шло, а он топтал зону и довольно успешно. Помимо пивного брюшка у него обнаружились довольно крепкие руки и некислые навыки в стрельбе. Про свою прошлую жизнь он, как и все прочие, не распространялся. Только пошутил как-то, что в прошлом любил пиво, пострелять-побегать и работу с крепкими физическими нагрузками.

Мунлайт был из тех немногих, кто меня заприметил и знал. Я его тоже знал, но знакомство наше было скорее шапочным. Никаких взаимных обязательств, никаких близких отношений, никаких общих дел. Так только, треп под настроение. Причем трепался больше он. Я говорить много не люблю. Зачем?

— Ну что ты смотришь? — полюбопытствовал он. — Налей.

Я молча накатил в подставленный стакан. Он бодро поднял его, звякнул им по краю моего. Сам я пить не торопился, но это непрошенного гостя ни разу не смутило. Он снова с грохотом шваркнул стаканом по столешнице, без спросу тяпнул кусок колбасы, но есть не стал, смачно втянув чесночный запах, положил колбасу обратно.

— Пить надоело, — сообщил он, пододвигая ко мне стакан.

— Не пей, — пожал плечами  я.

— Узнаю Угрюмого, — заржал Мунлайт. — Как всегда сама деликатность. Тебе водки жалко?

Вопрос был риторическим. По крайней мере мне так показалось. И отвечать я не стал. Мунлайт демонстративно вздохнул, как будто я его две недели использовал вместо отмычки, а теперь даже узнавать не желаю. Рука его со спокойной уверенностью подхватила мой пузырь. Водка полилась в стакан непрошенного собутыльника не на два, а на все четыре пальца.

Вернув бутылку на место, он подхватил обнюханный уже колбасный кусок и принялся блаженно водить носом то над стаканом, то над закуской. Ноздри его трепетали так, будто он уловил какой-то чудесный недоступный человечеству аромат и спешит нанюхаться, пока нежданное ароматное счастье не испарилось.

— Ты решил нажраться за мой счет? — не выдержал я.

— Я ж говорю сама деликатность, — хохотнул Мун и пригубил водку, словно в стакане плескался горячий ароматный чай из эксклюзивной коллекции, а не мерзкое сивушное пойло местного розлива.

Я молча опрокинул стакан и плеснул еще. Чем быстрее кончится водка, тем быстрее закончится этот разговор. И я мирно отправлюсь спать. Уж спать-то мне здесь никто не помешает. Хотя некоторые кудесники умудрялись находить в зоне и баб. Впрочем, на этом все чудеса и заканчивались, потому как проблемы от них были все те же, что и во внешнем мире. Не зря мудрый русский народ сказал «баба с возу, кобыле легче».

— У меня к тебе дело, — выдал Мунлайт в промежутке между смакованием водки. — Есть работенка.

Он взял театральную паузу, словно давая мне время на обдумывание сказанного. А я подумал, что с подобной фразы может начинаться только какая-нибудь гадостная авантюра, которая нарушит мою размеренную жизнь и не даст мне еще очень долго спать в свое удовольствие.

— Есть один человечек, — продолжил Мунлайт с налетом загадочности, поигрывая стаканом.

Этот вертящийся в пальцах и бряцающий по столу стакан меня почему-то раздражал больше всего. Я перехватил руку Муна, прижал к столешнице стакан и налил в него под самый край. На вечно ухмыляющейся роже мелькнула тень удивления.

— Пей и топай, — коротко объяснил я, выливая остатки водки себе в стакан.

По ту сторону зала кто-то с наездом забасил дежурную тираду, с какой обычно начинается мордобой. Все, пора баиньки. Я залпом залудил останки огненной воды и, собрав с тарелки остатки колбасы, приготовился отчалить.

— Будешь идиотом, — засуетился Мунлайт, тщательно пытаясь скрыть волнение. — Дело денежное.

— Меня не интересуют денежные дела, — задержался  я. — У меня свои методы работы.

— Знаю-знаю, — усмехнулся он. — Только такие расклады подгоняют не каждый день. Ты послушай сперва. Такие предложения бывают раз в жизни.

— Именно поэтому предпочитаю от них отказываться. Лучше жить без подобных предложений, чем принимать предложения, которые становятся последними в жизни.

— Ну, не жалей потом, — пожал плечами Мунлайт, маскируя разочарование пофигизмом. — и не говори...

Что именно мне не стоит потом говорить я так и не узнал. Сперва раздался дикий грохот с другой стороны зала, прервавший моего собеседника на полуслове. Затем басовитый рев. А потом над ухом взревел подскочивший Мунлайт:

— Твою мать! Это ж мои деньги.

 

3

Тогда-то я его и увидел впервые. В первый момент я подумал, что брежу. Он был невысокий, тощий и какой-то нелепый. Выглядел так, будто интеллигентный аспирант какого-нибудь странного ВУЗа непонятным образом попал в казарму с непомерно развитой дедовщиной. Его появление здесь настолько не монтировалось с окружающей действительностью, что, если бы сейчас под чутким руководством бармена Сынок вынес и повесил на стену полотно Айвазовского в подлиннике, я, наверное, удивился меньше. На лице его было подобие конфуза, словно он боится что-то сделать, чтобы случайно кого-нибудь не обидеть. При этом во взгляде чувствовалась какая-то сила.

Странное ощущение вызывал этот человек. Кажется плюнешь — рассыплется. Но взгляд... Была в нем некая внутренняя правда что ли. Эдаким взглядом можно при желании руку сломать или костер зажечь. Вот только обычно такие люди костры жгут где-то глубоко внутри, испепеляя себя почем зря. А по жизни остаются неприспособленными хлюпиками.

Хлюпик находился сейчас в подобном положении. Он стоял возле стены, а напротив него, размахивая руками, отмахиваясь от троих собутыльников и плюясь, матерился здоровенный мужик. Я пригляделся. Знал я этого сталкера. Погоняло Кабан, если мне память не изменяет. Так парень не плохой, только после первого стакана его на подвиги тянет. А сейчас под их столиком стояли две пустые бутылки, третья — на столе. Так что не удивительно, что он хлюпика цепанул. Странно, что драки раньше не случилось.

Кабан чуть притих, будто дав себя уговорить. Но тут же резко рванулся вперед. И похоронил бы он хлюпика, если б на его руке не повис Мунлайт, еще мгновение назад бормотавший что-то недовольно рядом со мной.

— Ты куда? — со смесью удивления и обиды заревел Кабан.

— Вася, тормозни, — вкрадчиво произнес Мунлайт.

Он вцепился двумя руками в одну Кабанью и фактически висел на ней. Пока ему удавалось сдерживать Кабана, которого тянули за плечи его же собутыльники. Но Кабан свою кликуху не зря получил. Если что эту тушку и остановит, то только пуля в голову. Хотя иногда сомневаюсь, что одной пули ему будет достаточно.

— Ты че? — не понял Кабан.

— Он со мной, — с тем же зловещим спокойствием добавил Мун. — Оставь его говорю.

— Ах, ты с ним, — взревел Кабан и снова ломанулся в драку.

Первым слетел тот бродяга, что висел у Кабана на левом плече. Следующим полетел Мунлайт. Вася Кабан двинул ему в ухо освободившейся левой, и этот удар стал ключевым ударом вечера.

Мунлайт отцепился от правой руки Кабана и полетел в сторону. Контролировать свой полет он уже не мог. Кабан тем временем стряхивал второго собутыльника с правого плеча. На то, куда приземлится Мун, ему было уже наплевать. А зря.

Мой недавний собутыльник пролетел пару метров и рухнул на соседний стол. На пол полетели консервы, грохнулась вдребезги бутылка водки, вторая повалилась на бок и щедро разливала свое содержимое по столешнице. Прежде чем стоявшие у столика успели что-то сообразить, Мунлайт извернулся и ужом юркнул обратно.

Так что к тому времени, как Кабан добрался до хлюпика, троица, которой прилет Муна испортил вечер, добралась до Кабана. На этом месте понимание ситуации полностью испарилось, потому что количество участников драки приблизилось к десятку и грозило вырасти еще. Да что там грозило — вырастало. Обычно такие драки становились стихийным бедствием и охватывали весь бар. Хорошо еще охрана при входе отбирает оружие, а то по итогам каждой такой драки считали бы не калек, а трупы.

Пришло время сматывать удочки и убираться восвояси. Участвовать в погроме мне не хотелось. Вообще, я не влезаю в драки, и в этот раз не собирался. Даже ради Мунлайта или бармена не полез бы. А тут... Ну не смог я оставить там этого хлюпика. Ежу же понятно, что в этом месиве его задавят. Его ж и бить не надо, придавят, кости переломают и все. И хотя здравый смысл орал: «остановись. Кто такой тебе этот хлюпик?» Но я отчего-то не внял разумному внутреннему голосу и вприпрыжку дернулся через зал к месту потасовки.

Там уже возилось человек пятнадцать. Уворачиваясь от проносящихся мимо ударов, я заспешил к эпицентру драки. Кто-то пихнул в бок скорее случайно, я ответил резким коротким ударом. В ответ сзади замолотили активнее, но уже не по мне.

Хлюпик, как ни странно, был еще на ногах. Правда, под левым глазом у него растекался очаровательный переливающийся, как бензиновая лужа, фингал. Я схватил неуместного человечка за плечо и поволок обратно. Он дернулся сперва пару раз, но, поняв, что бить его я не собираюсь, успокоился. Теперь он перся за мной, как козел на веревке, а я одной рукой волок его, второй расчищал дорогу.

Выбраться из мордобойной стихии оказалось сложнее, чем в нее влезть. Но с этим я справился. Хотя пару раз хорошенько влепить мне успели, а один раз не кисло засадили моему «козлу на поводке». Да так, что с поводка он сорвался. Пришлось вытаскивать его заново.

Добравшись до своего столика и лестницы наверх, я остановился перевести дух. И отпустил, наконец, хлюпика.

— Вы кто? — спросил он хрипло.

— Угрюмый.

— Понятно. А зовут как?

— Угрюмый, — повторил я, подхватывая оставленный рюкзак.

Имена в зоне не в ходу. Имя — это что-то личное, сакральное. Сталкеры не демоны и не джины, чтобы попадать в кабалу какому-нибудь умнику, узнавшему имя. Но, тем не менее, представляются кличками. Кто-то называет это дело позывным, кто-то боевым именем, кто-то еще как. Я по старой привычке погонялом.

— А меня зовут...

— Хлюпик тебя зовут, — оборвал я, не дав закончить.

Его паспортные данные мне тоже не нужны. А Хлюпиком я его окрестил кажется с самого начала. Он собрался было ответить, забурлил внутри, как закипающий чайник. Разве что крышка не задребезжала. Но тут же мгновенно и сдулся. Лишь вяло махнул рукой.

— Хлюпик, так Хлюпик. А почему вы меня оттуда вытащили?

От необходимости отвечать меня избавил Мунлайт, вырвавшийся из обезумевшей толпы и прорвавшийся к нам. На скуле у него красовалась рваная довольно глубокая царапина. Не иначе, приземлившись на тот злосчастный столик, зацепил рожей рваный жестяной край откупоренной консервной банки. Кроме того, он прихрамывал. Но лыба была как всегда довольной.

— Угрюмый, так ты согласен? — обрадовался он.

— На что? — не понял я.

Сзади Муна мелькнула крепкая фигура с бутылкой в руке. Последовал короткий замах.

— Осторожно! — вспискнул Хлюпик.

Но было поздно. Бутылка опустилась сзади на башку Мунлайта. Хлопнуло, посыпались мелкие осколки. Мун мешком повалился на пол. Хлюпик рванулся к нему, будто мог чем-то помочь. Я жестко схватил его за тонкое предплечье и поволок к лестнице. Он упирался и делал это довольно уверенно. Я даже слегка удивился оттуда в этом тщедушном неуместном здесь человечке столько силенок.

Он дернулся. Я остановился.

— Погодите, — потянул обратно Хлюпик. — Ему помочь надо.

Я покачал головой и пошел вверх по лестнице. Хлюпик упирался, реально мешая мне двигаться, и тянул обратно.

— Да как же можно. Ему же плохо может быть. А если сотрясение.

Я остановился посреди лестницы. Интересно, он дурак или на самом деле не догоняет? Ну и что, что сотрясение. Мунлайт сталкер, а не барышня кисейная. А здесь... Да здесь это в порядке вещей. Норма. Ну, устроили разборки. Ну, потаранили морды. Ну и что? Даже если застрелили кого — подумаешь. Делов-то.

— Ему не в первый раз, — коротко объяснил я и пошел дальше.

Моего нового знакомца такой ответ видимо убил напрочь. Во всяком случае, больше он не упирался.

 

4

Мой дом — моя крепость. В этой комнате на втором этаже, которую уже три года сдавал мне бармен, я чувствовал себя хоть немного защищенным.

Впрочем, для пришлых похвастаться было нечем. Меблировка выглядела скудной. Пружинистая койка со старым драным матрасом. Едва живой столик на покосившихся ножках. Такой же стул. Буржуйка. На этом изыски заканчивались.

Под койкой пряталась пара ящиков, в которых схоронились два спальника и пенки. Здесь же у меня были припасены два пистолета, ящик водки, ящик тушенки, десяток РГД и еще кое-какой старый хлам. Бармен об этом знал, но закрывал на это глаза. Понимает собака, что я не стану устраивать здесь перестрелку и привлекать к себе внимание. Пожалуй, этот паразит-перекупщик знает обо мне больше других. Ну, так и я про него кое-что знаю. Так что, можно сказать, мы взаимобезопасны.

Я защелкнул дверь на замок и кивнул замершему посреди комнаты Хлюпику на металлическую койку с подранным потертым матрасом.

— Устраивайся.

Он осторожно прошел по моей комнатенке, присел на край койки. Жертва собственного воспитания и мировоззрения, усмехнулся я мысленно, господи, как же тебя сюда занесло?

В новой обстановке он чувствовал себя явно стесненно.

— Расслабься.

Я бросил в угол рюкзак. Выудил из-под койки пенку. Расстелил на полу. Сверху кинул спальник.

— Жрать хочешь?

Он помотал головой.

— А выпить? — я почувствовал себя необычно говорливым. Но с этим неуместным говорить почему-то было просто.

— Нет, спасибо, — тихо отозвался он. — Может я на полу?

— Да успокойся ты уже, — посоветовал  я.

Не раздеваясь, лег на спальник. Подпихнув рюкзак под голову поудобнее, вытянул ноги и принялся наблюдать за Хлюпиком. Так в детстве наблюдал за хомяком, которого запустили в новую непривычную клетку. Хомяку было любопытно, странно и боязливо. Хлюпику, судя по всему, тоже.

Наконец он улегся на койке, предварительно скинув зачем-то ботинки. Возиться перестал, расслабился, но голос подать боялся. Боится, значит уважает, так кажется? Хотя в истинности этой поговорки я никогда уверен не был.

— Ты как здесь оказался? — прервал я затянувшееся молчание.

Он подскочил на койке, словно только и ждал моего голоса, чтобы не лежать бревном, и снова уселся на край.

— Меня Мунлайт привел.

Опа! Теперь мне стал понятен вопль про «мои деньги», с которым сталкер с плотоядной ухмылкой бросился отбивать Хлюпика у Васьки Кабана.

— Зачем? — осторожно поинтересовался  я.

— За деньги. Я ему заплатил, — охотно пояснил Хлюпик. — Мне надо было в зону, я искал проводника. Он меня проводил. Я у одного такого сидел... Волком звать, знаете? Вот, искал проводника. Этот Волк мне Мунлайта и посоветовал.

— А зачем тебе надо было в зону? — чувствуя себя законченным идиотом полюбопытствовал  я.

— Нужно, — замялся мой нечаянный гость.

— Знаешь, — я тоже сел и посмотрел на него в упор. — Зона — это очень паршивое место. Она может выглядеть романтичной и экзотической до соплей. Она может представлять интерес для всяких там психологов, ученых и прочих любителей экзотики. Но она не место для них. Вот ты сюда пришел. Зачем? Ты хоть понимаешь, дурень, что ты здесь вне закона?

Хлюпик слушал молча. Потупил взгляд. Потом вдруг с невероятной поспешностью посмотрел мне в глаза, резко полоснув взглядом, словно ножом и выпалил:

— Мне к Монолиту надо.

Вот так вот! Не больше, не меньше. Про исполнитель желаний много сказок ходило. Кто-то до него вроде как доходил даже. По слухам. Потому как тех, кто до него добрался бы, я лично за шесть лет топтания зоны не видел ни разу. Легенды ходили. Эдакий сталкерский фольклор. Но фактов не было. Да и сказки были одна другой чудеснее. Кто-то травил байки про то, что монолит это психотропное оружие, кто-то рассказывал про инопланетян, кто-то про пришельцев из другого измерения. Кому верить и верить ли, я не знал. Потому предпочитал относиться к этому, как к мифам. Древние греки тоже в Зевса и Геракла верили. Но где тот Зевс? Где Геракл? А по небу, которое атланты держат, самолеты теперь летают с вертолетами. Причем вполне реальные.

— Плохая шутка, парень, — покачал головой  я. — Монолита нет.

— Но говорят...

— Говорят, что кур доят, — зло отрезал  я.

Что он, совсем дурак, что ли? Не понимает ни хрена?

— Я в него верю, — твердо произнес Хлюпик.

— Ну и дурак, — я снова откинулся на рюкзак, вытянул ноги и прикрыл глаза.

Господи, какого рожна сюда занесло этого идиота?

Послышался шорох и скрип пружин. Хлюпик по всей видимости тоже решил лечь. Если бы встал, звук был бы другой. Снова завозилось и все смолкло. Я лежал не открывая глаз, но и не спал. Поспишь тут, когда посторонний рядом. Хрен его знает, чего у него на уме на самом деле. И хотя здравый смысл подсказывал, что ждать опасности от Хлюпика не стоит, заснуть я уже не мог.

Так продолжалось с пол-часа. Когда я открыл глаза, в комнатушке было уже совсем темно. В темноте что-то шевельнулось.

— Угрюмый, вы не спите?

— Не сплю, — буркнул  я. — И меня тут один.

— Простите, а почему вы мне помогли?

Я промолчал. Что я мог ему сказать? Я мог бы долго вспоминать про парня, который вот таким же интеллигентным воспитанным хлюпиком вылетел по глупости из ВУЗа и попал под призыв. Вспомнить, как этот парень после учебки попал в Чечню, в которой к тому времени уже, якобы, не было войны. В телевизоре ее не было, а на самом деле... Но о том, что было на самом деле, никто не говорил. Я мог бы вспомнить, как этот парень вернулся оттуда, имея совершенно ненужные в мирной жизни навыки, привычку стрелять взглядом по крышам домов и окнам, и не понимая, не помня как жить без чувства постоянной войны. Можно было вспомнить о том, что именно благодаря этому тот парень попал под суд, а потом в места не столь отдаленные. Не за преступление, а за то, что сильнее, чем требовалось обработал одного ублюдка на улице. Суд даже принял это к сведению. Но срок, по гуманности своей, дал не тому, кто посреди улицы пытался отобрать чужое, а тому, кто не отдав свое, сделал неудавшегося гопстопщика калекой. Можно было вспомнить и срок на той зоне, и выход после того срока, и попадание в эту от безысходности. Можно было даже вспомнить, что у того парня было настоящее имя, а не угрюмое погоняло, но что это объясняло?

Расскажи я все это дурню Хлюпику, разве смог бы я объяснить то чувство, которое возникло, шевельнулось где-то глубоко, когда увидел его в баре «Сто рентген»? Я и себе-то это до конца объяснить не мог. Ностальгия, что ли? Или какое-то подсознательное желание человека, вляпавшегося в дерьмо, оградить от этого опыта того, кто стоит над кучей, занеся ногу для решающего шага?

— Угрюмый, вы меня слышите?

— Меня тут один, — сердито повторил  я. — И перестань извиняться через слово, а то в грызло дам.

— За что?

— За лишние слова, — объяснил я неохотно. — Хочешь говорить, говори по делу. Не хочешь по делу, не засоряй эфир. Доступно?

— Вполне, — усмехнулась темнота.

Вот зараза, он еще и веселится.

— Еще вопросы будут, или я могу поспать?

— А почему он Мунлайт?

— А почему я Угрюмый тебя не интересует?

— Ну, это понятно, — заявил уверенно голос из темноты и осекся.

Ишь ты какой. С пониманием.

— А он тебе не объяснял?

— Объяснял что-то про мистера Мунлайта и американских контрабандистов-самогонщиков тридцатых годов, которых мунлайтерами называли. Но как-то неубедительно.

Я хмыкнул. Неубедительно. Мунлайта я узнал, когда он уже был Мунлайтом. Так что уверенности нет, но причин могло быть две на мой взгляд. Когда Мунлайт уходил в себя и на чем-то сосредотачивался, он всегда начинал тянуть под нос песенку Криса Де Бурга «Moonlight and vodka»1. Сколько помню, он частенько ныл это себе под нос. Он вообще был известен как человек умеющий насиловать гитару и петь под нее любое старье от Битлов до Кати Лель.

А еще рассказывали, что Мунлайт ненавидит песенку «Moonlight Shadow»2 Майка Олдфилда. Говорят, что когда-то с ним в паре топтал зону один мелкий занудный осетинчик, который, зная об этом, неустанно подначивал Мунлайта и просил спеть ненавистную песенку. Так продолжалось, пока тот по пьяни не переломал ему ноги. С тех пор мелкого занудного никто не видел, а Мунлайт получил свое погоняло.

Как было на самом деле я, честно говоря, не знал.

— Из-за любви к англо-американской эстраде, — собрал я оба варианта в одну кучу.

— Угу.

Темнота комнаты погрузилась в молчание. Но тишина была такой напряженной, что я понял — он хочет спросить что-то еще. Хочет, но не может. Не решается. Потому и спрашивает о чужих кличках и прочей ерунде, которая на самом деле его не интересует.

— Угрюмый, простите, а вы...

— По лбу дам, — сердито пообещал  я.

— А вы... ты ведь сталкер? То есть тебя зона кормит?

Я не ответил. На еврейские вопросы армянское радио не отвечает.

— Тебе деньги нужны?

Я молчал. Уже понял, к чему он клонит со своими риторическими вопросами.

— Я заплачу. У меня квартира есть в сталинской высотке. От деда осталась. Она прилично стоит. Я продам и заплачу. Правда. А ты отведи меня к монолиту. Мунлайт сказал, что один туда не сунется. Обещал найти кого-нибудь в пару и проводить. Ты ведь можешь с ним в паре? Проводи меня, а?..

Он говорил все медленнее, пока совсем не потерялся. Но я знал, что он не спит, а ждет ответа. Ладно, зато теперь понятно чего за работенку хотел Мунлайт подсунуть.

— Я провожу тебя. Завтра. Причем бесплатно, — пообещал  я.

И я не врал.

 

5

Проснулся я от дикого рева. Было темно, но темнота кажется стала чуть реже. Приближался рассвет. Под окном хохотали, травили байки и голосили под гитару. Чья была гитара не знаю, а вот голос, который пел, я узнал сразу.

— Rape me, my friend. Rape me again, — надрывался Мунлайт.

Чертыхнувшись, я поднялся на ноги и подошел к окну. Внизу в сотне метрах от стены игриво полыхал костерок. Рядом сидели Вася Кабан, тренькающий на гитаре Мунлайт и еще пара смутно знакомых сталкеров.

— My favorite inside source

I’ll kiss your open sores

Appreciate your concern

You’ll always stink and burn

Rape me, my friend...

Чертов музыкант со всей дури зафигачил по струнам и заорал свое «Rape me» на разные лады.

— Это что? — поинтересовался заспанный голос Хлюпика.

— Ты боялся, что у него сотрясение мозга? — проворчал  я. — Было бы чего сотрясать. Петь оне изволят.

— Ааа... — протянул Хлюпик. Странно как-то протянул.

Я щелкнул зажигалкой и посмотрел чего там с ним. Ничего странного не было. Только заспанная рожа с отпечатком матраса на щеке, выставленная вперед рука и все тот же голос.

— Не светите...

— Нас здесь по-прежнему одна штука, — сказал я, но зажигалку потушил.

Мунлайт продолжал орать до хрипоты, причем от всей песни осталось два слова, которые со смаком перекатывались на разные лады.

— Это он по-английски? — спросил я у Хлюпика.

— Ага.

— И чего поет?

— Нууу... — голос слегка замялся. — Опуская все подробности, просит, чтобы его изнасиловали.

— Всю песню? — полезно, оказывается, знать буржуйские языки.

— Ага.

— А если не опускать подробности, — заинтересовался  я.

Хлюпик помялся.

— Если не опускать подробности, то просит, чтобы его изнасиловали в подробностях.

Я подхватил куртку, набросил на плечи. Хлюпик завозился активнее. Когда подхватил на плечо рюкзак, он не выдержал.

— А ты куда?

— Пойду, — буркнул  я. — Трахну его. Чего не нагнуть, раз так просит. Видишь, как надрывается человек.

Хлюпик не ответил, мекнул что-то нечленораздельное. Видимо так и не понял, шучу я или нет.

— Ладно, — успокоил я его. — Вернусь скоро. Спи пока.

Койка жалостливо скрипнула. Я вышел.

 

Дверь на всякий случай запер. Не то чтобы я боялся за свое имущество, которого в комнате практически не осталось. А вот о неуместном моем госте, сочетающемся со здешними реалиями, как раскладушка с балдахином, стоило побеспокоиться. Проснется, пойдет куда, нарвется на кого со своим «простите-извините» и будет как вчера вечером с Васей Кабаном.

Я спустился вниз, проскочил через притихший бар. Сейчас здесь было значительно меньше народу. Просвистав мимо охранника, поднялся наверх и потребовал оружие. Карауливший стволы мужик подозрительно сощурился.

— Слышь, Угрюмый, а у тебя калаша вроде не было.

— Не было, теперь есть, — пожал я плечами.

Он протянул АК. Я схватился за цевье, но он не отпустил. Придерживая калаш, пристально посмотрел мне в глаза. Что за манера пошла в зенки мне пялиться?

— А ведь это не твой, я хозяина знаю, — с вызовом сообщил мужик.

— Теперь мой.

Я резко дернул ствол на себя, он расцепил пальцы, выставил передо мной руки с раскрытыми ладонями, словно ища примирения.

Закинув автомат на плечо, я молча пошел прочь. Знакомый значит. Выходит, этот его знакомый меня обуть хотел. А я-то думал, на меня бандюки напали. А эти бандюки выходит какое-то отношение к «Долгу» имеют. Или этот говнюк привратник со всяким сбродом якшается? Ладно, не суть. Если долго думать, башка треснет.

Трахать Мунлайта я, разумеется, не собирался. Сейчас он если и был мне интересен, то в последнюю очередь. Первым делом надо было выйти с территории «Долга».

На улице было противно. Дождь так и не перестал, да и сильнее не разошелся. Сверху сыпала мелкая морось. Под ногами мерзко чавкало раскисшей грязью. Намокшие облезлые стены навевали хмурое настроение и желание запрятаться в дальний угол и греться водкой, пока не свалишься в беспамятстве. Тускло, сыро, противно, беспросветно. Я поежился, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Подтянув рюкзак, запетлял мелкими переходиками между зданий.

База у должников сравнительно небольшая, а передвигаться по ней, если оружием не махать, почти так же просто и безопасно, как по главной пешеходной улице столицы нашей родины. Впрочем, сравнение так себе. В зоне не только представители разных городов трутся, но и родина тут у каждого своя. Так брякнешь какому воинствующему украинскому хлопцу «здорова, земляк» — и доказывай потом, что ты не верблюд. С другой стороны, про себя кого хочу, того тем и называю. Если долговца «должником» вслух назвать, можно не то что по морде получить, к праотцам отправиться.

«Долг» группировка серьезная. Говорят, изначально она состояла из оставшихся в зоне военных. Сейчас в ряды «Долга» принимают не только военных. Хотя это не значит, что возьмут кого попало. Пришлых здесь тоже не шибко любят, хотя порой и допускают. Меня здесь терпят. Сам я в «Долге» не состою. Зато состою в крепких деловых отношениях с барменом. Долгосрочных и взаимовыгодных. А это дорогого стоит. Короче должники за три года ко мне привыкли. Но своим я не стал. Если на рожон полезу, пристрелят на месте, к гадалке не ходи.

Стало светать. В предрассветном сумраке постройки стали видны в подробностях. Обогнув очередное здание, я выскочил на блокпост. Там явно не ждали визитеров в такое время. Пара должников схватились за автоматы.

— Стой! — рявкнул тот, что справа.

Я послушно остановился, поднял руки вверх и неторопливо шагнул ближе, давая себя разглядеть.

— Угрюмый, мать твою за ногу. Куда тебя несет среди ночи? — проворчал тот, что слева.

— Пусть идет, — усмехнулся правый. — Может ему до ветру приспичило.

Левый хихикнул. Понимаю. Мокрые, злые, усталые. Им сейчас все смешно, что кого-то другого цепляет. Отвечать я не стал. Зачем?

 

На рассвете гулять по зоне жутковато. Не так страшно, как ночью, конечно, но все равно. Тут и днем-то как минимум неприятно, а когда все вокруг тает в сумеречной дымке, и вовсе становится не по себе.

В сумерки мир теряет четкость, линии сглаживаются, тени сливаются. Здесь это особенно заметно, потому что опасно. В зоне нельзя чего-то не увидеть. Невнимательность грозит смертью.

Обычно, когда сталкеры начинают говорить про зону, звучат банальности. Новичков это зачастую сбивает с толку, наводит на мысль, что не так страшен черт, как его малюют. А такой подход грозит скорой бедой. Потому старики норовят предостеречь. А как предостеречь? В который раз рассказать, что зона — это зона и она непохожа ни на джунгли Амазонки, ни на вершины Эльбруса, но в разы опаснее. Банально.

Или поведать, что в зоне нет знакомых дорог. Что в зоне все меняется. Постоянно. Потому что зона — это зона. Потому что она обладает известной самостоятельностью и подвижностью, живет своей жизнью. Тоже банальность.

Так же банально звучит мысль о том, что, несмотря на кажущуюся безопасность, здесь опасно всегда. А прямая дорога не всегда самая безопасная. Банальности, банальности. Как прописные истины они вязнут на ушах, создавая иллюзию у новичков, что все это занудство стариков и ничего сверхъестественного не случится. Заколдованный круг.

Правда, при первом же столкновении с аномалией эта иллюзия рассеивается. Но одного столкновения зачастую более, чем достаточно.

Я шел медленно. Здесь не ходят быстро и не бегают. Чуть впереди, справа, словно над гигантским костром, подрагивал воздух. Только костра не было. Запищал датчик, предупреждая об аномалии, но я уже заложил крюк, обходя опасное место по широкой дуге.

Нычки устраивали все, кто подолгу торчал в зоне. Все ценное с собой не потаскаешь. И тяжесть лишняя, и потерять все скопом никому не захочется. А остаться в зоне без порток так же просто, как до трех сосчитать. Бродяг всяких, охочих до чужого добра на халяву, здесь, как грязи. Да и вояки не всегда стреляют на поражение. Могут со скуки развлекухи ради оставить без оружия и снаряги и отпустить на все четыре, наблюдая, далеко ли ты уйдешь. А без оружия в зоне далеко уходят только фантастические везунчики. Про них среди сталкеров тоже ходят байки, так что их погоняла всем известны.

Некоторые нычки устраивают группировки. Что называется для своих, на всякий пожарный случай. Еще случаются нычки со странностями. По зоне давно гуляли байки про загадочного сталкера Снейка, который устраивал схроны в труднодоступных местах и наполнял их совершенно непонятным содержимым. Например, мог в одной нычке сложить десять калашей. Или припрятать в одном месте два десятка одинаковых артефактов. Зачем, пес его знает. Может были какие свои мотивы, может мозги потекли от прогулок по зоне, излучение все-таки. А может все это просто сталкерские байки.

Мой тайник был совсем недалеко. Если по прямой. Только по прямой не получалось. Весь путь занял с полчаса. Со времени моего последнего визита здесь никого не было. Тайник сохранился нетронутым, точно таким, каким я его оставлял.

Оглядевшись по сторонам, я сбросил на землю рюкзак и разворошил нычку. Не смотря на то, что бармен платил мне довольно паршиво, за шесть лет в тайнике накопилась весьма достойная сумма. За такие деньги многие работают всю жизнь. На тот случай, если этого будет мало, у меня была припрятана пара артефактов, за которые мой скупщик удавился бы. Вот только что со всем этим делать, я пока не придумал. Потому и деньги, и артефакты лежали мертвым грузом и ждали неизвестно чего.

На то, чтобы переложить полученные от бармена деньги в тайник и замаскировать все обратно ушли считанные минуты. Результат моих трудов показался вполне удовлетворительным.

Я застегнул рюкзак и присел на него сверху. Пять минут «покурить, оправиться». И хотя давно бросил привычку мусолить сигареты, а гадить посреди зоны себе дороже, отдых не помешает.

Когда-нибудь я придумаю для себя какое-то будущее. Если у меня когда-нибудь хватит на него фантазии. Тогда я приду сюда, заберу все под ноль и навсегда уйду из зоны. И перестану быть Угрюмым. Губы потянулись в стороны в грустной ухмылке. Забавно звучит. Вот только будущего я не вижу. То ли фантазия сдохла, то ли сам я давно уже живой труп.

Все, посидели и будя. Возвращаться пора.

Назад я шел другим путем. Впрочем, мне было все равно. Так и так не заблудился бы. Место расположения моего тайника и опознавательные приметы у меня в голове. Я не доверяю ни бумаге, ни ПДА. Никто и никогда от меня не узнает, где находится нычка. Потому и здесь рассказывать не буду. Не нужны подробности. Они мои, как и тайник, и зажученное в нем эфемерное будущее.

 

К базе «Долга» я подходил с другой стороны. Уже совсем рассвело. И хотя противный дождь так и не прекратился, мир вокруг стал значительно приятнее. Если слово «приятно» вообще может каким-то боком относиться к зоне.

Споткнулся на мысли. А ведь вру, иногда и в зоне бывает красиво. Случается сквозь хмарь пробивается свет. Играет солнечными зайчиками на яркой листве. С утра, когда солнце только вываливается из-за серовато-розового горизонта и до вечера, когда закатывается, утопая в малиновом закате.

Бывает. Но не сегодня. Сегодня будни. Сегодня дождь. Сегодня все серо и хмуро.

До блокпоста осталось всего метров четыреста, и я сделал очень большую ошибку. Я расслабился.

Подобной глупости зона не прощает. Можно считать это очередной банальностью, но это факт. И стоило мне один раз сглупить, как тут же последовала реакция. Шагах в десяти от меня возникло шевеление. Я замер.

То, что еще секунду назад казалось сквозь пелену мороси здоровым валуном, поднялось и с хрустом потянулось. Кабан! Везет мне на них в последнее время. В отличие от Васьки, этот не был пьян, зато был огромен и дик. И если затуманенные водкой мозги Васи Кабана и рождающиеся в них мыслишки были мне понятны, то предположить, что происходит в огромной мохнатой башке чернобыльского кабана, я бы не рискнул.

Зверюга покосилась в мою сторону. Я осторожно потянул ремень. Калаш принял горизонтальное положение. Металл под рукой показался обжигающе холодным. Я дернул плечом, стряхивая ремень, перехватил автомат поудобнее и сделал шаг.

Боров чуть заметно шевельнул огромной, как пивной котел, головой.

Не будь свиньей, попросил я мысленно, дай пройти. Я ж тебя не трогаю.

Кабан не то фыркнул, не то хрюкнул. Не знаю, можно ли было принять это за ответ, услышал ли он мою просьбу... Может, и услышал, многие местные твари имеют странные способности. Так или иначе, я сделал еще один шаг, затем еще и еще. С каждым шагом я больше удалялся от кабана, чем приближался к должникам.

Зверь делал вид, что мои передвижения ему не интересны. А может они и в самом деле были ему до фонаря. Шаг за шагом я огибал зверюгу по широкой дуге. Мне удалось отойти от него шагов на тридцать. На секунду показалось, что счастье рядом. Все, я прошел, и кабан меня не тронет.

Предательской мысли оказалось достаточно, чтобы шаткое ощущение рухнуло, как карточный домик от включенного вентилятора. Дикая тварь вскинула голову и без предупреждения бросилась на меня.

Я поразился тому, какую скорость рвет эта зараза с места. Секунда, и кабан был уже на полпути ко мне. Половина таких бесконечно трудных шагов.

А дальше сработали рефлексы. Я не успел подумать, не успел прицелиться. Палец сам собой дернул спусковой крючок. Треснуло. Я дал короткую очередь. Автомат задергался в руках, пытаясь усвистать в сторону, вырваться. Затем вторую. Следом третью. Хотя третья была уже не нужна. Первая очередь остановила кабана, дернула его чуть в сторону. Вторая попала в голову. Зверюгу отшвырнуло. Кабан взвизгнул дико и повалился на землю. Его визг прокатился во все стороны, разрывая тишину мертвого утра зоны, кажется, на многие километры. Тело зверя задергалось в агонии, а может, его затрясло от третьей очереди. Так или иначе, он больше не поднялся.

Все. Пора сматывать. Я зашагал быстрее. Сзади почувствовалась легкая вибрация. Дрожал не воздух, дрожала земля. И это была не аномалия. Я оглянулся. Дьявол! На меня неслось с десяток кабанов. И хотя они были далеко, а силуэты преследователей едва различимы, скорость их оказалась такой же невероятной, как и у пристреленной мной особи.

В зоне не бегают. Я знал это. Но сейчас другого выхода не было. И я припустил что есть мочи к блокпосту.

Я бежал так, как не бегал очень давно. Сзади топало, бухало, хрипело, словно за мной гнался табун слонов. Почуяли, что ли, твари, что я их сородича похоронил? Или услышали. Могли услышать. Покойник так орал, что не услышал бы только глухой.

Глупо. Последняя шутка могла быть и поизящнее. Хотя каких еще шуток ждать от Угрюмого?

До блокпоста оставалось метров сто. Впереди замелькали фигуры людей. К двоим, которые пропускали меня на выход, сейчас присоединилось еще пятеро. Я рванулся на блокпост из последних сил, как бежал с автоматом наперевес.

Впереди мелькнула злая харя... Другая со следами отрешенности... Дула автоматов...

— Оружие брось! — рявкнул кто-то.

Ага. Сейчас. Размечтались.

Треснула очередь. В первый момент показалось, что стреляют в меня. Я нырнул вниз, но у людей сейчас была цель посерьезнее моей скромной персоны. Земля приняла мою распластанную, словно лягушка под катком, тушку крепким ударом. Я шлепнулся плашмя, но собрался и тут же перекатился. В то же мгновение застрекотали автоматы. Топот сзади сбился с ритма, его разбавил визг расстреливаемых животных и грохот автоматных выстрелов.

Я попытался подняться и помочь отстреливать тварей, но в затылок что-то неуклюже ударилось. В голове загудело, словно заиграл орган на одной ноте, но от души. Сквозь гуд прорезался дребезжащий голос сверху:

— Лежи, сука. С тобой потом разберемся.

Прикладом врезали, подумал  я. Перед глазами возникло взволнованное лицо Хлюпика. «А если сотрясение?» — опасливо поинтересовался он и растекся в мутное радужно переливающееся пятно. В следующее мгновение пятно налилось черным, и я отрубился окончательно.

 

6

— Так это Урюмый, — донеслось сквозь непроходящий болезненный гул, как будто у меня в голове отчаливающий пароход давал бесконечный прощальный гудок.

— А я его прикладом, — задумчиво добавил второй голос. — А, с другой стороны, хрен ли он с автоматом?

— До ветру ходил, — хохотнул третий голос. Этот голос я слышал совсем недавно.

Я открыл глаза. Трое стояли надо мной и с интересом меня разглядывали. Хоть бы пульс пощупали, может, я помер давно. Собаки дикие. Хотя, им-то что.

— О, очухался, — первый оказался не то самым наблюдательным, не то самым говорливым.

— Ну чего, Угрюмый, поссал? — развеселился третий.

— Какое там поссал, — весело поддержал второй. — За ним десяток кабанов перло. Он уж небось не только поссал, но и пару раз обгадился.

Все трое бодро расхохотались. Сволочи, блин. Я с трудом оперся на автомат, который все еще сжимал в руке, тяжело поднялся. Голова гудела, ноги подрагивали. Меня мутило и шатало из стороны в сторону.

— Ну, чего, Угрюмый, сколько раз облегчиться успел?

Еле переставляя ноги, я потопал к бару. В спину снова загоготали. Понятное дело, смеются. Хоть всемером и при оружии, а с десятком кабанов тягаться все равно страшно. Так что ригочут не оттого, что смешно. Просто разрядка. Сами обгадиться успели. И не упрекнешь. В зоне обгадиться проще пареной репы. Вот чтоб штаны не намочить — это талант иметь надо.

До бара дошлепал кое-как. Привратник, забирая калаша, бывшего хозяина которого он знал, гадко улыбался. Спуститься вниз и подняться к себе наверх оказалось менее проблематично, видимо я начал приходить в себя. Но когда вошел в комнату, уронил рюкзак и как был, без сил грохнулся на пол.

Хлюпик дрых без задних ног и от моего появления даже не проснулся. Мне бы такой сон.

— Эй, — позвал  я. — Подъем!

Он завозился, сладко потянулся и, открыв глаза, уставился на меня. Лицо его вытянулось и стало по-детски удивленным.

— Что с вами?

— Я все еще один.

— Простите.

— И я тебе все-таки дам по лбу. Вот только в себя приду.

Он улыбнулся, сел на койке. Скинув ноги вниз, принялся обуваться.

— У вас... у тебя, — поспешил поправиться он, — такой вид, как будто тебя изнасиловали. Что, Мунлайт не дался?

О чем это он? Ах да...

— Можно и так сказать, — буркнул  я. — Под кроватью ящик с консервами. Доставай, жрать будем.

— Весь ящик? — глупо переспросил он.

— Если осилишь ящик тушенки, можешь доставать весь. Мне будет любопытно на это посмотреть.

Хлюпик снова улыбнулся и полез под койку. Чего-то он сегодня слишком веселый. Освоился, страх потерял? Так я живо напомню кого бояться.

После тушенки стало легче. Хотя первые куски упирались и вместо того, чтобы лезть в глотку, упорно старались вылезти обратно, вывернув следом за собой и желудок.

Когда ложка заскоблила по дну банки, Хлюпик едва дошел до середины. Аппетита у него, не смотря на бодрое настроение, видимо не было.

— Ешь быстрее и пошли, — распорядился  я.

— Куда? — оживился Хлюпик.

— С вещами на выход.

В отличие от него у меня настроение было хуже некуда. Отдохнул, называется, недельку. Попил водочки и поотсыпался за счет заведения.

 

Мунлайта долго искать не пришлось. Он стоял в баре, опершись о стойку, и медленно посасывал пиво. Извращенец. В зоне пиво пьют только извращенцы, гурманы и пижоны, что, в принципе, одно и тоже. Водка хоть лечит. Радиацию глушит. Хотя в случае Мунлайта пиво сейчас, наверное, тоже можно было назвать лекарством.

Выглядел он паршиво. Острые глазки сверкали нездоровым блеском. Рожа опухла. На скуле запеклась кривая царапина — видимые последствия вчерашней потасовки. Но обрамленная бородкой-подковкой ухмылка была на месте.

Я огляделся. Бармена не было, видать дрыхнет. За стойкой, подперев голову рукой, подремывал Сынок. Встав рядом с Мунлайтом, я грохнул ладонью по стойке. Хлопок получился смачным. Ладонь засаднило. Зато сынок подпрыгнул так, как-будто у него над ухом из пушки шарахнули.

— Чего? — потирая заспанные глазенки, поинтересовался Сынок.

Мой указательный палец ткнул в исходящий паром чайник, потом принял вертикальное положение. Сынок понял меня без слов. Подхватил пластиковый стаканчик, кинул в него ложку дешевого кофейного порошка, две ложки сахара, плеснул кипятка и поставил передо мной готовый продукт.

— За счет заведения, — кивнул Сынок на стакан и вернулся на свое место.

Интересно, он мне теперь неделю будет напоминать, что они меня угощают? Стаканчик обжигал пальцы. Я сделал несколько глотков, покосился на Муна, который все это время мусолил кружку с пивом.

— Где он? — спросил Мунлайт, наблюдая, как Сынок, подперев башку другой рукой, пытается перебороть вновь наваливающуюся дремоту.

Я молча ткнул пальцем в потолок и снова присосался к стакану. Растворимый кофе, как и любой другой кофеиносодержащий напиток, чудесного действия не оказывал. Спать хотелось, как и раньше. Вообще, от недосыпа лечит только сон, проверено на практике.

— Он тебе сказал? — поинтересовался Мун.

Вместо ответа он получил короткий кивок.

— Чего думаешь?

Я подавил зевок и пожал плечами. Чего тут думать?

— Надо отвести парня.

— Круто, — оживился Мунлайт. — Не думал, что ты согласишься. С другой стороны за такие бабки... Кстати, бабки пополам. Хотя согласись, за такую работу я мог бы содрать процент побольше. Это ж я его надыбал.

Я молча допил кофеек и смял стаканчик.

— Он тебе заплатил за то, что ты его сюда приволок?

— А то!

— Значит ты не в накладе, хорошо, — я легонько щелкнул пальцем по мятому стакану. Скукоженый пластик качнулась и завалилась набок. — Дальше мы его ведем бесплатно.

Мунлайт посмотрел на меня странно, но удар выдержал.

— Бесплатно? А если монолита не существует? А если нам не повезет с артефактами по дороге? Плюс риск. Гарантии нужны. Нет, я понимаю, что у монолита можно чего угодно выпросить, но... Бесплатно в четвертый энергоблок...

Я отвалился от стойки, выпрямился и посмотрел на него в упор.

— Разве я сказал что-то про четвертый энергоблок?

— Но ему же нужен монолит.

Разговор меня напрягал. Не люблю много говорить. Зачем? А тут... Домой ему нужно, Хлюпику этому. Подальше от зоны, а не к монолиту. Так что проводим парня за кордон и все.

— Домой ему нужно, — сердито пробурчал  я.

Мунлайт отодвинул недопитое пиво и набычился.

— Это он сказал?

Я молчал.

— Ему нужно к монолиту. Он сам сказал. И он не маленький, может самостоятельные решения принимать. А ты не нянька, слышь ты, мистер большое ухо. Ему нужно к монолиту и все.

— А если монолита не существует? — поинтересовался  я.

— Плевать. Зато существует квартира в сталинской высотке. Ты знаешь сколько стоит квартира в сталинской высотке? Знаешь, москаль клятый.

— Зачем ему к монолиту?

— Не сказал. А тебе это важно? Сказал, что нужно очень.

— Он сам не знает, что ему нужно, — не сдержался я. — Ты его видел? Что он может попросить у монолита? Денег? Любви, надежды, тихой славы? Мир во всем мире? Лекарство от СПИДа? Или ему баба не дает, а других средств ее нагнуть он не знает? Не нужно ему к монолиту. Понимаешь? Чего ты пялишься на меня? Выключи калькулятор и включи мозги.

Черт, ненавижу моменты, когда меня прорывает. Говорю много, говорю лишнее. Потом жалею. Всегда. Вот и сейчас хватило одного взгляда на Мунлайта, чтобы пожалеть о сказанном.

На похмельное лицо вернулась уверенная ядовитая ухмылка.

— Ну, понятно, — издевательски протянул Мун. — Супер Радж — защитник бедных, обездоленных, униженных и слабоумных.

Он отвернулся и залпом допил пиво. Пустая кружка шлепнулась на стойку. Мунлайт повернулся ко мне и снова заулыбался, словно придумал нечто гадостное и злорадно потирает лапки.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился он, — только сам ему расскажешь, что мы провожаем его домой. Он ведь еще не знает этой сногсшибательной новости?

Я покачал головой. Он смотрел на меня с видом заправского садиста и желчно ухмылялся.

— Вот и замечательно. Ты его и просветишь.

 

7

Мое появление Хлюпик воспринял с энтузиазмом.

— О! Угрюмый. А я уж вас заждался.

Я зыркнул в его сторону, но говорить ничего не стал. Хлюпик стушевался.

— Прости, — промямлил жалко. — Я не хочу по лбу, я все понял.

По лбу я ему давать и не собирался. Но то, что вымуштровался парнишка, уже хорошо. Значит, прогулка будет, считай, увеселительной. Главное, чтоб шел, куда говорят, и не совался, куда не надо. Отведу его к Сидоровичу. Сидорович живет за кордоном, там, где почти уж и зоны нет. Сдам с рук на руки, и нехай свищет отсюда до дому — до хаты в своей сталинской высотке. Нет во внешнем мире ничего такого, чтобы нельзя было купить, продав квартиру в сталинской высотке. Так что, никаких монолитов.

Размышляя таким макаром, я выволок из-под койки пару ящиков. Один был заполнен консервными банками и гранатами. Во втором было напихано много всякой всячины. Например, новенькая беретта.

Хлюпик нависал сверху, норовя заглянуть в ящик. Любопытный, зараза.

— На вот, — сунул я ему ствол. — Подержи. И не маячь.

Получив в руки пистолет, он приосанился и стал с интересом вертеть его в руках. Уловив краем глаза эту картину, я невольно вспомнил, как сам впервые прикоснулся к боевому оружию. Ствол в руке, словно волшебный ключик, открывал что-то потаенное глубоко внутри, добавлял уверенности. Пьянящее чувство. Неповторимое, незабываемое. И весьма опасное, как и любая другая эйфория. Мужик с пистолетом в руке начинает чувствовать себя чуть ли не богом всемогущим. Поддаваясь ложному пьянящему чувству вседозволенности и всемогущества, человек расслабляется и ага. Говорят, против лома нет приема, пока нет другого лома. Так вот, когда пушка только у тебя одного — это преимущество. Да и то сомнительное, потому как любым стволом надо еще успеть и суметь воспользоваться. А когда стволы у каждого первого, то никаких преимуществ у тебя нет, хоть и кажется, что с пистолетом ты крут, а с калашом или грозой и вовсе непобедим. Это, кстати, одна из причин, по которой предпочитаю пистолеты. Второе преимущество пистолета перед автоматическим оружием — вес и габариты. Пистолет легче таскать, легче спрятать. Хотя глубоко в зону с одним пистолетом не сходишь. Только я так глубоко не хожу. Мне и поверхностных прогулок хватает.

Поковырявшись в ящике, я выволок свою старую куртку, протянул Хлюпику.

— Одевай.

Тот положил беретту на матрас и с сомнением на роже полез напяливать обновку. Я критично оглядел Хлюпика. Мой куртец болтался на нем, как на вешалке. Ну да ничего. Лучше так, чем черти в чем по зоне шлендрать. Правда, рукава длинноваты, но это можно подогнуть. Ему не помешает. Чему мешать? Драться он не будет, стрелять тоже. Его задача топать за мной и не отвлекаться от дороги. Так что сойдет для сельской местности.

Подхватив рюкзак, я побросал туда несколько банок тушенки, несколько РГД и коробку с патронами. Рюкзак привычно устроился на плече.

Ногой отослав ящики обратно под койку, подхватил с тахты пистолет и протянул его Хлюпику.

— Спрячь.

Тот поспешно пихнул ствол за пояс. Да, как пихнул! Слава богу, пистолет на предохранителе. А то так недолго и бездетным остаться.

— Аккуратнее, — поморщился я, — и спрячь так, чтоб в глаза не бросался.

— Мы уже идем? — поинтересовался Хлюпик, старательно ныкая беретту.

Угу. Уже. Я кивнул ему на дверь.

— Выходи.

 

Мунлайт ждал нас уже за блокпостом. Дождь чуть перестал, может потому он и позволил себе такую вольность.

Он сидел под деревом, подложив под задницу рюкзак, и жевал травинку. Не иначе совсем мозгов не осталось, раз всякую гадость в рот тянет.

Хлюпик, оценив мое сегодняшнее молчаливое настроение по достоинству, появлению Мунлайта искренне обрадовался.

— Доброе утро, — приветствовал он. — А вы не боитесь?

Мун посмотрел на него с интересом.

— Чего?

— Нууу, — растерялся хлюпик и кивнул на травинку.

— По фиг, — отозвался сталкер, отрывая зад от рюкзака. Но травину все же выплюнул.

Парень поглядел на Муна с уважением. Тот вальяжно поднял рюкзак, накинул на плечи, подтянул лямки. Хлюпик наблюдал за ним с интересом. Когда Мун вскинул на плечо внушительного вида автомат, уважения во взгляде неуместного мужичка добавилось еще больше.

— Скоро? — поинтересовался  я.

— Готов, как юный пионер, — Мун вытянулся и щелкнул каблуками ботинок. Звук получился далеко не таким изящным, как хотелось бы этому клоуну, но он, кажется, вовсе не расстроился.

— Куда топаем? — ядовито полюбопытствовал Мунлайт.

— Прямо, — сердито ответил  я. — Я первый, за мной Хлюпик. Ты замыкаешь.

— Хлюпик? — возбудился Мун, поворачиваясь к пугалу в моей старой куртке.

Тот пожал плечами. Мун усмехнулся.

— Хлюпик. Ха! Давай, шагай. Хлюпик.

Реакции парня я ждать не стал. Развернулся и пошел к дороге. Там, конечно, не шибко хорошо ходить, на открытом-то пространстве, но все лучше, чем по кустам тащиться и псов чернобыльских соблазнять. С Муном я бы пошел по кустам. С Хлюпиком на асфальте безопаснее.

Я не оглядывался, но прекрасно слышал, как позади тяжело сопя, шлепает Хлюпик. А еще чуть дальше идет Мун. Последний, в отличие от новичка, двигался бесшумно. Ну, во всяком случае, шагов слышно не было. Сам же Мунлайт периодически тихонько похрюкивал. Словно ему в голову стукнула удивительно смешная мысль, и он пытался всячески сдержаться, чтобы не заржать.

Увы, долго радоваться тишине не пришлось. Шагов через тридцать сзади послышался тихий голосок Хлюпика.

— А это что за винтовка?

— Это не винтовка, — усмехнулся в ответ Мунлайт. — Это СА «Вал».

— Что совал? — не понял Хлюпик.

Мун хохотнул.

— СА «Вал». Специальный автомат. Вернее, он — автомат специальный «Вал», но СА «Вал» звучит смешнее.

— Тяжелый?

— Нет. Килограмма три с магазином вместе. Разбирается легко. И тихий. А в зоне шуметь не надо.

Хлюпик молчал, но делал это как-то подозрительно. А Мунлайта понесло. То ли от такого уважительного молчания, то ли от желания меня подначить. Второй вариант казался мне почему-то более реальным.

— Может это пунктик, но на оружие в зоне только дурак не заморачивается. Нужно много раз подумать над тем, с чем в зону идти. Это вон Угрюмый с пистолетиком, как дурак шатается. Но даже он, как видишь, калаша с собой прихватил.

Вот ведь разговорился, балабол. И не потому я калашникова с собой прихватил, что в зону иду. И вообще, надо будет сдать этот автомат кому-нибудь. Хоть тому же бармену. Бармен, конечно, обдерет, как липку, но я на этого калаша тоже не сильно потратился.

— А вообще с Угрюмого пример брать не стоит, — продолжал Мунлайт. — Из него сталкер тот еще. Сам посуди. С барменом кто торгует? Новички, неудачники и Угрюмый. С пистолетом в зону кто лезет? Новички, дураки и Угрюмый. И потом...

Все, хватит. Я резко остановился и развернулся. Хлюпик едва успел притормозить, чуть не налетел на меня. Мунлайт замер сразу. У этого с реакцией все в порядке.

— Автомат специальный «Вал» имеет ряд недостатков, — менторским тоном начал  я. — У него недостаточно высокая для такого оружия эффективная дальность стрельбы. Магазины мелкие. Всего на десять или двадцать патронов. Кроме того, патроны для него хрен достанешь. Для выключения предохранителя надо снимать руку с рукояти. Запор узла глушителя недостаточно надежен. Затвор взводится только правой рукой.

Все это я говорил, глядя в глаза Хлюпику, но если быть честным, тирада была адресована Муну. Тот все прекрасно понял. Стоял и гнусно скалился в мою сторону. Вот зараза. Подколол-таки. А я, дурак, повелся.

— Затвор правой рукой взводить жутко неудобно, — значительно кивнул Мун. — Ага! Жууутко неудобно. Только мне вот по фиг! Я левша.

— И еще, — добавил  я. — Только дураки топчут зону, засоряя эфир пустопорожним трепом.

Рожа Мунлайта расплылась в еще более гадостной улыбке. Зря я это сказал.

Мысленно обругав себя последними словами, я развернулся и потопал вперед. Между лопатками свербило, не иначе Мун в спину пялится и ухмыляется. Сукин кот. С пистолетами в зону только дураки ходят, видишь ли. Глубоко без серьезного оружия я и не полезу. А по свалке шляться, артефакты собирать никакие автоматы на хрен не нужны. Да если из пистолета нормально стрелять уметь, то для свалки лучше моего БП не придумаешь. Разве что зверье из пистолета валить неудобно. Но на это у меня всегда с собой обрез был припасен. Из обреза и попадать не надо. Жахнул пару раз в стаю слепых собак, зверушки и разбежались с перепугу. Пистолета они почему-то не шибко боятся. А от обреза бегут. Жаль только, обрез свой я потерял, пока от Хрипатого с его балбесами драпал. Зато автоматик нашел. Вот похожу с калашом, потом сдам и новый обрез возьму.

Так ведь не отчитываться же мне во всем этом перед каждым мунлайтом. Вот дерьмо! Дрянное место, дрянные люди. И шутки с подначками дерьмовые. Вывести отсюда этого дурня-Хлюпика пока из него тоже дерьмо не поперло. И самому отсюда слинять. Но это потом. Когда-нибудь. Когда я, наконец, придумаю куда сбежать. Куда и зачем.

 

В следующий раз Мунлайт подал голос, когда мы вышли на дорогу. Серая полоска асфальта убегала влево и вправо. И просматривалась со всех сторон. Во всяком случае, скудная растительность по бокам дороги обзору не мешала. Я вышел и остановился, дожидаясь Хлюпика и его говорливого проводника.

— Левое плечо вперед, — злорадно скомандовал Мунлайт, последним выходя на дорогу.

Вот обязательно акценты расставлять? Я посмотрел на сталкера. Тот, довольный собой, лыбился в свою подковообразную бородку. Вот ведь гадюка подколодная.

Окинув взглядом обоих, я повернул налево и пошел так же неторопливо, оставляя за спиной Припять, Чернобыль, АЭС и сказки про монолит вместе с ними.

Хлюпик, судя по звуку, послушно засеменил следом. Но покорности его на долго не хватило. Хоть к зоне это существо и не было приспособлено никаким боком, но дураком-то он не был. Да и топографическим кретинизмом, как многие городские жители, видимо не страдал. Во всяком случае, на местности сориентировался верно.

— Эй, — позвали сзади.

Я не остановился, не притормозил и не ускорил шаг. Топал в том же ритме. В голове словно метроном включили, и каждый шаг отщелкивался в том же ритме.

— Угрюмый!

Хлюпик нагнал меня, мелькнул сбоку и выскочил передо мной. Идиот. Кто ж так делает в зоне! Но остановиться он меня все же вынудил.

— Никогда не лезь вперед ведущего, — я постарался придать голосу максимально отстраненную интонацию. Кажется, получилось достаточно спокойно и весомо.

— Угрюмый, куда мы идем? — проигнорировал мою реплику Хлюпик.

— Прямо.

Я попытался обойти его и продолжить движение, но неуместный мужичок оказался на удивление проворен.

— Но ведь Монолит не в той стороне.

— Монолит — легенда.

— И по легенде он в четвертом энергоблоке. А четвертый энергоблок совсем в другой стороне, — настойчиво сказал он.

Что ты будешь делать. Я оглянулся на Мунлайта. Тот стоял в сторонке, жевал очередную травину и с любопытством наблюдал за нашей беседой. Помощи от него ждать смысла не было.

— Ты удивительно наблюдателен, — я снова попытался обойти его и снова безуспешно.

Черт возьми, ну не драться же мне с ним в самом деле.

— Иди за мной.

— Куда?

Я посмотрел на него и осекся. Слова застряли поперек глотки. Он смотрел на меня, но как! Прямой открытый взгляд. Взгляд упертого сильного человека. Да, он был хлюпиком, да ему здесь нечего было делать по определению. Да, его слепые собаки порвут через три минуты, стоит его только оставить одного. Но, черт подери, человек с таким взглядом не пустое место. Он — человек. В отличие от тех моральных уродов, которыми зона полнится.

Ну, что ты пялишься на меня, хотелось сказать ему. Что ты меня ломаешь? Беги отсюда, пока не поздно. Беги, пока еще человек. Пока у тебя есть что-то там — за кордоном. Беги, маленький неуместный человечек, пока зона не сломала, не переварила, не сделала тебя частицей себя. Каждый сталкер просто кусок радиоактивного мяса. Мы все мечтаем уйти отсюда богатыми и счастливыми, только никто не ушел пока. Наоборот. Мы сидим здесь и жрем друг друга, как пауки, запертые в банке. Сидим и убиваем друг друга. За что? Да не за что. Кто за артефакты, кто за патроны, кто за оружие, кто за бабки. А кто-то просто так, для собственного развлечения. Каждый, правда, оправдывает себя, дескать не я такой, работа такая. У вояк служба такая, у сталкеров... тоже служебная необходимость. Но только все это отговорки. А по факту есть куча уродов, растерявших все человеческое, ставших кусочками зоны. Кусочками самого мерзкого места в этом мире.

Скажи я ему это, понял бы он меня? Вряд ли. Да и не умею я объяснять. Все это внутри, чувствую все это. А сказать не могу. Слова все портят.

— Угрюмый, Чернобыль в другой стороне.

Я кивнул. Не спорить же с очевидным.

— Тогда почему мы идем в обратную сторону?

— Потому что тебе пора домой, — слова прозвучали глупо. Глупее не придумаешь. Что я ему, мамка родная, чтоб так разговаривать.

Но его это ни капли не тронуло.

— Мне нужно к монолиту, — уперто проговорил он.

— Нет, — покачал я головой.

— Мне нужно к монолиту, — повторил он, не меняя интонации. — И я туда дойду с тобой или без тебя.

— Без меня ты здесь и ста метров не пройдешь, — честно ответил  я.

Хлюпик повернулся к Мунлайту.

— Тогда он меня туда отведет.

Мун посмотрел на Хлюпика, потом на меня и весело подмигнул. Его все это, кажется, просто забавляло. Я стиснул челюсти, скрипнули зубы.

— Он один тебя не поведет. И никакой дурак с вами к монолиту не попрется.

Пискнул ПДА, сообщая о доставленном сообщении. Я проигнорировал, не до того. Через секунду пискнуло у Муна. Тот сплюнул травинку и полез ковырять наладонник.

Я уставился на Хлюпика:

— Поверь мне, парень, тебе не надо сюда. Ничего хорошего тут нет. Это дерьмовое место, в котором собрались дерьмовые люди. Потому, лучший для тебя выход — топать домой.

— Слушай, — в глазах Хлюпика полыхнуло так, что другой на моем месте вздрогнул бы, голос его звучал теперь холодно и резко. — Я плачу деньги. И мне плевать, кто и что тут думает. Мне нужен монолит и все. Если ты человек, помоги мне просто по-человечески.

— Нет тут человеческого, — буркнул  я. — Дерьмо здесь одно. И я дерьмо.

— Тогда, — спокойно закончил Хлюпик, — бери деньги и веди куда просят.

Я стиснул челюсти до скрежета зубовного. Челюсть едва не свело судорогой. Пальцы сжались в кулаки, царапая ногтями ладони. Ей богу, риторика — не мой конек. Самый простой выход из ситуации был двинуть Хлюпику в торец, чтоб отключился, и отволочить его к Сидоровичу, пока в себя не пришел.

— Хорош базарить, — вклинился Мунлайт. — Задрали. Пошли уже.

Он убрал ПДА, вскинул «Вал» и пошел в сторону от дороги.

— Куда? — не понял Хлюпик.

Меня этот вопрос интересовал не меньше.

— На еврейские вопросы армянское радио не отвечает, — отозвался Мун. — У тебя оно тоже пиликало.

Я вытащил свой ПДА и кинул взгляд на экран. Просьба о помощи была краткой и отчаянной. Такими записками в кино слезы из зрителей выжимают. Вот только я не впечатлительная киноманка и здесь не кино. Хлюпик пялился в мой наладонник через плечо. Интеллигенция драная, неужели не учили чужие письма не читать.

Мунлайт стоял в ожидании, пока я изучу депешу. Я поспешно сунул ПДА в карман.

— Это не мое дело, — покачал головой.

— Сука ты, Угрюмый, — фыркнул Мунлайт. — Сегодня их бандюки прижали, завтра тебя прижмут. Попросишь о помощи...

— Не попрошу, — перебил  я. — Я никому не помогаю и никого ни о чем не прошу.

— Ну тя нах, — брезгливо отмахнулся Мунлайт и потрусил прочь не оборачиваясь.

Да и хрен с ним. Выведу Хлюпика отсюда и один. Раз все всё знают, то толку от Муна мне никакого. Обойдусь.

— Идем, — повернулся я к Хлюпику.

— Куда? — отстранился тот.

— Прямо.

Препираться еще и с ним мне совсем не хотелось. Не дожидаясь ответа, я зашагал в сторону кордона. Пока можно еще немного идти по дороге. Потом либо обходить стороной блокпост, либо пихать взятку военным. Если правильно пихнуть, возьмут. Проверено.

Мысли были вполне трезвыми, но что-то тревожило. Что? Я прислушался к ощущениям внутри и окружающему снаружи. Сзади было тихо. Шаркающих шагов Хлюпика не было слышно. Вот что было не так.

Я обернулся. Хлюпика за спиной не было. И на дороге его не было. Его фигурка бежала в сторону от дороги и была уже довольно далеко. Далеко от меня. И далеко от Мунлайта, который успел учесать вообще невесть куда.

Все слова, которые пришли мне в этот момент в голову были нецензурными. И я от души выматерился. И если кто спросит, о чем я тогда думал, объяснить я не смогу. Риторика не мой конек.

Перехватив автомат поудобнее и не переставая ругаться себе под нос, я пошел обратно. Очень быстро. Почти бегом. Почти, ведь в зоне не бегают.

 

Примечание

1 Лунный свет и водка (англ.)

2 Тень лунного света (англ.)

Оглавление: Литература: Романы
2010 © Алексей Гравицкий
top.mail.ruРейтинг@Mail.ru